Тексты для комплексных диктантов по практическому курсу русского языка

 

Дубечня

Дубечня – так называлась наша первая железнодорожная станция – находилась в семнадцати верстах от города. В течение нескольких часов я шел туда пешком, и на протяжении всей дороги ярко зеленели озимь и яровые, охваченные утренним солнцем.

В Дубечне штукатурили внутри станцию и строился верхний деревянный этаж у водокачки. Было довольно-таки жарко, и рабочие вяло бродили по кучам щепок и мусора. Ни одного дерева не виднелось вокруг.    

       Походив часа два, я заметил, что от станции куда-то вправо шли телеграфные столбы, которые через полверсты оканчивались у белого каменного забора. Рабочие сказали, что там контора, и я, подумав, решил, что нужно идти именно туда.

Это была старая и, по-видимому, заброшенная, никем не заселённая усадьба. В ворота был виден просторный двор, поросший бурьяном, и прежний барский дом с высокой крышей, рыжей от ржавчины.

 Позади старинного дома был большой сад, уже одичавший, заглушённый выросшей травой и кустарником.

Я прошёлся по террасе, ещё крепкой и красивой. Было густо, и сад казался непроходимым, но это только вблизи дома, где ещё стояли тополи, сосны и старые липы-сверстницы, уцелевшие от прежних аллей. Чем дальше вглубь, тем было просторнее.

Сад, всё больше редея и переходя в настоящий луг, спускался к реке, поросшей зелёным камышом и ивняком. Около мельничной плотины был плёс, глубокий и рыбный, сердито шумела небольшая мельница с соломенной крышей, неистово квакали лягушки. Голубой плёс манил к себе, обещая прохладу и покой. И теперь всё это: и плёс, и мельница, и уютные берега — принадлежало инженеру.

 

 

 

Путешествие в горы

Прошло около часа, как мы расстались с нашей компанией, и нам оставалось немного подняться, чтобы достигнуть вершины горного хребта, где, как говорили, есть роскошные долины и леса. Подъём становился всё круче и круче. Приходилось делать беспрестанно крутые повороты, и мы решили немного посидеть на бугорке, покрытом порыжевшей, выжженной травой, а по краям какими-то невиданными цветами. Мы, жители северных равнин, впервые были на такой высоте. Внизу тянулись бесконечной вереницей длинные серые облака, то открывая, то закрывая окрестности.

 Неподалеку от нас, на утёсе, орёл терзал свою добычу: бедный зайчишка, должно быть, попался на обед пернатому хищнику. С жадностью поглощая окровавленные куски один за другим, он на минуту останавливался, поглядывая по сторонам, и, крепче впиваясь когтями в добычу, снова продолжал свою работу.

Мы не просидели и четверти часа, как внезапно почувствовали какую-то необыкновенную свежесть, точно вошли в погреб, и оглянулись: тёмная туча начинала заволакивать не только то место, где мы сидели, но и близлежащие. Мы бросились вниз. Минуты через две не было видно ни бугорка, на котором мы расположились отдохнуть, ни утёса, на котором сидел орёл, так как туча всё собой закрыла. Стал накрапывать дождик, вскоре перешедший в ливень. Дорожка, по которой мы карабкались незадолго перед этим, превратилась в ручей, кативший вниз вместе с камнями свои вспенившиеся струи. Поднялся свежий восточный ветер, и мы, иззябшие, промокшие до последней нитки, измученные, воротились домой, посмеиваясь друг над другом и ничуть не сожалея ни о потраченном времени, ни о своём предприятии, давно задуманном, но, к сожалению, не доведённом до желанного конца. Может быть, нам удастся этого добиться в другой раз.

 

 

 

Возвращение с охоты

В безветренную предыюльскую пору по извивающейся тропинке мы возвращаемся с охоты. У каждого за спиной холщовый мешочек, наполненный добычей, настрелянной в течение нескольких часов. Охота была удивительно удачной, поэтому нас не расстраивало то, что четырёх подстреленных уток собаки не могли разыскать.  

Обессилев от ходьбы, мы улеглись у поваленной берёзы, покрытой какой-то стелющейся растительностью. Не на расстеленной тканой скатерти, а на шелковистом мху, чуть-чуть высеребренном тонкой паутинкой, разложили мы дорожные яства. Среди них были купленные продукты и не купленные в магазине домашние изделия. Маринованные грибы, поджаренная колбаса, масленые ржаные лепешки, сгущённое молоко, говяжья печёнка, печёный картофель, немного вывалянный в золе, и глоток напитка, настоянного на каком-то диковинном снадобье, покажутся вкусными на свежем воздухе самому сверхизысканному гурману.

Трудно сравнить с чем-либо то очарованье и наслажденье, которое испытываешь, когда лежишь у костра, на берегу безымянной речонки в лесной чащобе. Возникают разговоры на самые необыкновенные и неожиданные темы: о трансъевропейских экспрессах, трансатлантических перелётах, сибирских морозах, обезьяньих проделках, искусных мастерах и о многом другом. Изредка беседу нарушают непрошеные гости: оводы и комары. Лёгонький ветерок едва-едва зыблет травы. На деревьях кое-где держатся золочёные листочки.

Вдалеке неожиданно появились свинцовые тучи, блеснула молния. Вряд ли нам вовремя удастся укрыться от дождя. К счастью, вблизи оказался домишко лесного объездчика — низенькое бревенчатое строеньице. Сынишка хозяина, остриженный мальчуган, одетый в короткое пальтишко, приветливо кивал нам головой.

       Выйдя из дома, мы вначале следуем по уже езженному просёлку, а потом по асфальтированному шоссе, заменившему прежнюю немощёную дорогу.

Охота

Хотя для настоящего охотника дикая утка не представляет ничего особенного, но, за неимением другой дичи (дело было в начале сентября), мы отравились в Льгов. Льгов — большое степное село, расположенное на болотистой речке. Эта речка вёрст за пять от Льгова превращается в широкий пруд, заросший тростником. Здесь водилось бесчисленное множество уток. Мы пошли с Ермолаем вдоль пруда, но, во-первых, у самого берега утка не держится, во-вторых, наши собаки не были в состоянии достать убитую птицу из сплошного камыша. «Надо достать лодку, пойдёмте назад в Льгов!» — промолвил  Ермолай. Через четверть часа мы, сев в лодку, плыли по пруду. К счастью, погода была тихая, пруд словно заснул. Наконец мы добрались до тростников, и пошла потеха.

Утки, испуганные нашим неожиданным появлением, шумно поднимались и, кувыркаясь в воздухе, тяжело шлёпались в воду. Всех подстреленных уток мы, конечно, не достали. Владимир, к великому удивлению Ермолая, стрелял вовсе не отлично.

Погода стояла прекрасная, и, ясно отражаясь в воде, белые круглые облака высоко и тихо неслись над нами.

Когда мы уже собирались вернуться в село, с нами случилось неприятное происшествие. К концу охоты, словно на прощанье, утки стали подниматься такими стаями, что мы едва успевали заряжать ружья. Вдруг от сильного движения Ермолая — он старался достать убитую птицу и всем телом налёг на край — наше ветхое судно наклонилось и торжественно пошло ко дну, к счастью, не на глубоком месте. Через мгновение мы стояли в воде по горло, окружённые  телами  уток. Теперь я без хохота вспомнить не могу испуганных лиц моих товарищей (вероятно, и моё лицо не отличалось тогда румянцем), но в ту минуту, признаюсь, мне и в голову не приходило смеяться.

 Часа два спустя мы, измученные, грязные, мокрые, достигли наконец берега и развели костёр.

Метель

Долго мы ехали, но метель всё не ослабевала, а, наоборот, как будто усиливалась. День был ветреный, и даже с подветренной стороны чувствовалось, как непрестанно гудит в какую-то скважину снизу. Ноги мои стали мерзнуть, и я напрасно старался набросить на них что-нибудь сверху. Ямщик то и дело поворачивал ко мне обветренное лицо и что-то кричал, но мне не разобрать было ничего. Он, вероятно, пытался приободрить меня, так как рассчитывал на скорое окончание путешествия, но расчёты его не оправдались, и мы долго плутали во тьме. Он ещё на станции уверял, что к ветрам всегда притерпеться можно, только я, южанин и домосед, претерпевал эти неудобства моего путешествия, скажу откровенно, с трудом. Меня не покидало ощущение, что предпринятая мною поездка вовсе не безопасна.

 Ямщик уже давно не тянул свою безыскусную песню; в поле была полная тишина, белая, застывшая; ни столба, ни стога, ни ветряной мельницы — ничего не видно. Лошади как будто заторопились, и серебряные колокольчики зазвенели на дуге.

Выйти из саней было нельзя: снегу навалило на пол-аршина, сани непрерывно въезжали в сугроб. Я насилу дождался, когда мы подъехали наконец к постоялому двору.

 Гостеприимные хозяева долго нянчились с нами: оттирали, обогревали, потчевали чаем, который, кстати сказать, здесь пьют настолько горячим, что я ожёг себе язык, впрочем, это нисколько не мешало нам разговаривать по-дружески, будто мы век знакомы. Непреодолимая дрёма, навеянная теплом и сытостью, нас, разумеется, клонила ко сну, и я, поставив свои валяные сапоги на протопленную печь, лёг и ничего не слышал: ни пререканий ямщиков, ни перешёптывания хозяев — заснул как убитый. Наутро хозяева накормили незваных гостей и вяленой олениной, и стреляными зайцами, и печённой в золе картошкой, напоили тёплым молоком.